Куда эвакуировали раненых из ленинграда. Историческая справка. дня Ленинграда. В голодной петле

Хотя въезд в Ленинград требовал особых пропусков и разрешений, после снятия блокады и, особенно, после окончания войны в город стали возвращаться эвакуируемые и стали возникать множество конфликтных ситуаций. Но сперва об эвакуации.
Эвакуация из Ленинграда шла в три этапа. Первый этап начался через пару недель после начала войны и производился в поездах, в нормальных вагонах дальнего следования, потом уже в товарных вагонах. Говорить о том, какие правила и порядки были при эвакуации, кому рекомендовали уехать, нельзя, потому что все время распоряжения менялись. Сперва было предложено выехать из Ленинграда детским садикам, а родителям, чьи дети не ходили в садики, оформить их в садики, и отправить в эвакуацию. Те группы, которые поехали на восток, в разные места, дальше или ближе от Ленинграда, нормально уехали и там, более или менее, нормально жили. Но многих послали буквально навстречу врагу. В Новгород, в Старую Руссу, другие города под Ленинградом, куда быстро наступал враг. Трудно описать, что творилось при этом, как растеряны были воспитательницы, как они теряли детей и убегали сами и такое было. Но многие привезли детей обратно. И тут же вышло распоряжение, матерям разрешили ехать за детьми. Многие поехали, нашли своих детей, кто-то не нашел, по всякому было. В это время, в июле-августе уезжали те кто хотел, и кому было куда уехать без эвакуации, просто уезжали. Но это было трудно, потому что поезда давались больше для эвакуации. Уезжали предприятия по решению московских и ленинградских властей. А с предприятиями их обслуживающий персонал, то есть работающие на предприятиях и их семьи. Там тоже было по всякому, кому разрешали, кому не разрешали, сколько багажа, сколько членов семьи, кому можно ехать. Ехали по железной дороге в вагонах. Каждый поезд вез несколько сотен человек. Этот этап эвакуации кончился в сентябре, когда Ленинград был окружен, попал в блокаду. Люди не знали правды, сидели в очереди от Московского вокзала по Лиговке, с багажом. Ждали, что, может быть, еще пропустят поезд. Все было очень секретно, никто толком ничего не знал, спросить нельзя было ни у кого, потому что казалось что тут кругом шпионы. Так эта эвакуация прервалась и многие желающие уехать остались в кольце блокады. Второй этап начался зимой в январе, пишут, что это было двадцать четвертого января, но мне кажется, что это началось раньше. Эвакуация проводилась по льду Ладожского озера на машинах. Но сколько могла взять грузовая машина, человек десять, пятнадцать. Ехали на грузовых, на легковых. Ехать было опасно, линия эта была вся под обстрелом. Кроме того некоторые машины проваливались под лед, люди гибли. Январь, февраль, март, апрель по этой единой дороге вывозили людей. Разрешение на эвакуацию было очень строго ограничено и выдавалось в Смольном в Горкоме партии. Разрешали ехать только по вызову, семьям каких-то высоких военнослужащих, и, конечно, по знакомству. Причем прорывались туда в Смольный правдами и неправдами. Конечно машина грузовая это не вагон поезда, много не увезет.
И третий этап, это когда открылась навигация через Ладожское озеро. Там уже вывозили баржами. Баржа вмещала много сотен людей. И тогда правительством Ленинграда было очень рекомендовано матерям и родным увезти всех детей. Потом разрешили ехать старикам, больным. Ждали нового наступления на Ленинград и хотели вывезти балласт, - людей которые не могли или не хотели работать. А потом, уже в августе, когда вывезли всех детей и стариков, предложили эвакуироваться всем женщинам, которые хотят уехать, а директорам предприятий - таких женщин отпускать с работы, потому что в это время для того чтобы уволиться с работы нужно было разрешение дирекции. Для того, чтобы уехать из Ленинграда, кроме последнего этапа надо было приложить довольно большие усилия, набрать справок, получить разрешение, выписаться в Жакте и.т.д.
В конце лета 42-го года произошло полное разделение ленинградцев на две части, эвакуирующихся, уезжающих из Ленинграда и остающихся в городе. Было разрешено уезжать всем желающим женщинам, независимо от того, в каких они семейных отношениях находятся. Вызовов на отъезд было не нужно. Здесь разрешали уезжать всем желающим женщинам. И каждый решал эту свою будущую судьбу по-своему. Было самостоятельное решение каждого, уехать или остаться. Многие уезжали спасая своих детей, или остатки своих семей, или опасаясь новой зимы, повторения первой военной зимы, опасаясь холода, голода, опасаясь разрыва снарядов и бомб и очень тяжелого быта, который наступал снова. Он уже был тяжелым, но зимой он был бы еще страшнее. Вольнонаемным мужчинам тоже можно было уехать, но их было в Ленинграде очень мало. Конечно в эвакуации многим тоже было не сладко. Жизнь каждого была различна и очень много зависело от обстоятельств отъезда. Ехали ли люди со своим предприятием, это было одно, получали ли они там работу на своем предприятии или на другом. Ехали ли они с семьями или без. Было ли в этих семьях достаточное количество лиц, которые могли работать, прокормить семьи. Куда они попадали в город или в село. Многие выехали в деревни и занимались там сельским трудом. При этом, у каждого человека менялись обстановка и быт. Не надо забывать, что эвакуированные прожили во время войны в Ленинграде от месяца до года, а в эвакуации 3-4 года. И конечно они тоже как-то приспособились. Те, кто остались, остались по своему личному решению. Я могу сказать о себе. Был выбор. Во-первых, меня осыпали письмами родители: приезжай, приезжай, приезжай. Они были в Узбекистане в маленьком городишке Маргелане, там был шелковый комбинат, где работал отец. И он писал, что у меня там будет хорошая работа, так что мне было куда ехать. Во-вторых, брат договорился о переводе меня в Кронштадт, в воинскую часть вольнонаемным химиком. Я об этом уже писала. В Ленинграде же мои комнаты были не приспособлены к жилью, там были выбиты стекла и не было подходящей печки. Надо было как-то устраиваться, если оставаться на следующую зиму. Мы не знали какая будет зима, холодная или нет. О пропитаниии, я как то меньше думала, потому что получала рабочую карточку, на нее худо-бедно можно было прожить, хотя и голодно. Мы оставались без электричества, без газа, без канализации, без водопровода, с частичным транспортом, - ходило всего несколько маршрутов трамвая. Но не это главное. Можно было сравнивать конечно жизнь в эвакуации и в Ленинграде, там и здесь, сколько хлеба получают, какая температура в помещениях, и так далее Но всех их отделяло от нас одно, они жили и работали в зоне которая не подвергалась обстрелу и бомбежками. Все годы и месяцы войны они об этом не знали, находясь в эвакуации. Мы же жили и работали в зоне с обстрелом, все 24 часа под стук метронома, почти каждый день под вой сирены, когда тревогу объявляли не по городу, потому что она могла затянуться на бог знает сколько времени, а по районам. Метроном начинал быстро стучать и раздавался голос по репродуктору: “Район подвергается артиллерийскому обстрелу, движение по улицам прекратить, населению укрыться”. Укрыться было негде. Я работала в ГИПХе в двухэтажном здании, снаряды при попадании в здание рвались, как на первом, так и на втором этаже, пробив крышу и перекрытие, или два перекрытия. Но летом 42-го года я еще не знала где буду жить. Там, где я потом устроилась, в очень хорошем месте в жилом доме ГИПХа на верхнем этаже под крышей. Дом тоже обстреливался. Так что все 24 часа я находилась в зоне обстрела. Но не это было самое страшное.

Когда решался вопрос уезжать или не уезжать, для меня самой страшной опасностью было: в случае наступления немецких войск на Ленинград, было чтобы не попасть в лапы к фашистам.
Мы говорили к немцам, но сейчас неудобно сказать к немцам, скажем к фашистам. Потому что я была бы повешена на первом сучке, как еврейка и как комсомолка. И это я прекрасно понимала. Это было самое ужасное. И тем не менее. Тем не менее, я твердо решила остаться в Ленинграде. Я считаю, что это решение, было единственное героическое за время войны. И люди, которые решили и остались в Ленинграде, совершили героические поступки. Почему же я осталась? Есть только одна причина. Меня держала здесь собственная совесть. Только собственная совесть не позволяла мне уехать спасаться, спасать свою шкуру, в то время когда другие будут под снарядами, в холоде, в голоде, в жутких условиях работать, обеспечивая Ленинградский фронт обмундированием и необходимыми для войны изделиями. Эта совесть говорила о том, что уехать из Ленинграда я могу только на фронт. От перевода в Кронштадт я тоже отказалась потому что это мало что давало. Тут я работала все-таки по своей специальности, заменить меня неквалифицированная девушка не могла. Поэтому разумно было не трогаться. И я решила несмотря ни на что остаться в блокадном Ленинграде.
Не надо забывать что мы, те которые остались, все время работали, в то время как отъезжающие хлопотали о докумнтах и праве на выезд. Многие правдами и неправдами иногда уезжали без всяких разрешений через ледяную дорогу по договоренности с водителями машин, но их было немного. В январе-феврале-марте, нужно было пробить разрешение через Смольный, через ленинградский Горком партии. В это время, пока они обивали пороги, мы работали. В феврале работала наша маленькая организация, выпуская красный стрептоцид - лекарство для фронта. А с марта уже работали непрерывно, сперва по очистке города а потом на своих предприятиях. В третий период отъезда летом 42-го года мы были завалены загружены работой, об этом я говорила, днем на предприятих, потом по освоению специальностей, в воскресенье на огородах, а в августе все воскресенья на сносе деревянных домов - заготовке топлива. В какие-то оставшиеся часы, кто мог, работали на огородах, оборудовали помещения в своих личных домах. У нас не было продыха, мы работали. Те кто уезжал, хлопотали об отъезде а мы работали. Всю войну, всю блокаду мы работали. Несмотря на все условия на мороз, на треввоги, на снаряды, на быт к которому мы приспособились. Мы работали. Это было основа нашей жизни. Работа для фронта.

Эту работу ленинградцев, в 42-ом, 43-ем и дальше, правительство отметило тем, что в конце 42-го года вышло постановление наградить ленинградцев медалью за участие в героической обороне Ленинграда, также были награждены жители Севастополя, Одессы, Сталинграда.
Отличить работающих, оставшихся ленинградцев от тех, кто уехал, несмотря на старания последних, сделать так, как будто нет разницы между нами, разделить их было очень просто по документам. Во-первых, в то время в паспорте был штамп о работе в Ленинграде, в паспорт тогда ставились штампы, затем была запись в трудовую книжку. Работать без трудовой книжки тогда было невозможно, не разрешалось. А в трудовую книжку записывалось, где ты работаешь, в какое время, когда был принят на работу, когда уволен, название предприятия и должность. Предприятия посылали списки тех, кого надо награждать, работающих в 42-43-ем годах в райисполкомы и там оформлялись документы о награде и выдавали медали в течение почти всего 43-го года.
Кончилась война и в Ленинград стали прибывать эвакуированные. Ленинград все еще оставался закрытым городом.Просто так приехать в него, прописаться и получить работу было невозможно. Нужен был вызов из Ленинграда. При вызове должны были быть приложены справки о том, что данное лицо ранее проживало в Ленинграде, имело жилплощадь и эта жилплощадь свободна. Кроме того, были еще некоторые условия для приезда в Ленинград. Например, предложили, чтобы те, которые дают обязательства проработать, кажется, два года на дефицитных профессиях, им давали вызов. Так или иначе, правдами или неправдами бывшие ленинградцы возвращались. Приехав в город они повели себя очень активно, но иначе было и невозможно. Первое что им нужно было это отбить обратно, свою жилплощадь. Часто жилплощадь эвакуированных была занята, или ликвидирована, или отдана по закону, по ордерам, или просто заселена самовольно или чаще всего продана управхозами новым жильцам. Комнаты в коммунальных квартирах часто приходилось отбиватьсудами. Если на эту площадь претендовали двое, бывшие эвакуированные из Лениграда и вновь въехавшие, даже по закону получив ордера из жилотделов, то суд решал в пользу приехавших, бывших владельцев. Одна моя приятельница в войну потеряла мужа, он умер от голода, она имела двоих детей, а дом их был разбомблен, хотя ее комната была нетронута, но все равно она все потеряла. Трижды она переезжала и осталась без жилья.Первый раз она заселилась просто в свободную комнату в квартире, где жили ее друзья, а потом дважды получала ордер и дважды ее выселяли, туда приезжали бывшие жильцы. Кончилось тем, что она отгородила в коммунальной квартире часть прихожей оставив только узкий проход, поместила там кровать и тумбочку, и жила там около года, На кровати спала она с дочкой а сын спал у родственников. Вот так она прожила почти год, а потом получила комнату, жуткую, в виде пенала, где в конце одной стены было окно, которое даже не освещало всю комнату, и так вот прожила, пока не ушла в другой мир.
Другие причины микровойн были семейного характера. Многим нужно было вернуть своих мужей, которые уже создали другую семью. Если в первом случае вопрос решался в сторону бывших эвакуированных, то здесь он оканчивался по-разному. Оставались ли мужчины с новой семьей, или уходили к старым женам. Не знаю, чего было больше. Но в это время для развода нужно было кроме согласия обеих сторон подать объявление в газете. Целые страницы в газетах были заполнены этими объявлениями о разводах. Как там справлялись суды уж я не знаю. Кроме того, приехавшим нужно было устраиваться на работу. А это можнно было сделать только после прописки. А прописку получить многие могли только после судов.
Если у приезжих перед войной была целая квартира, таких было мало, но были большие семьи, которые жили в отдельных квартирах, или имели две-три комнаты, то все равно несколько комнат отбирали и оставляли им одну. В общем, было за что воевать. Кроме того, конечно, подвезло тем, которые уезжали и приехали вместе с предприятием и оставались там работать. Но это все утрясалось в течение нескольких послевоенных лет.

Эвакуация - одна из самых памятных и болезненных страниц истории блокадного Ленинграда. Через пять дней после начала войны, 27 июня 1941 г. по решению бюро горкома и обкома ВКП(б) была создана Ленинградская городская эвакуационная комиссия. Еще через три недели, а точнее 14 июля 1941 г. стали известны планы немецкого командования стремительно захватить Ленинград. Об этом сообщалось в донесении НКВД СССР начальнику Генштаба Красной Армии Георгию Жукову.

Эвакуационная комиссия должна была проделать колоссальный объем работы, связанный с вывозом учреждений, оборудования, предприятий, военных грузов и культурных ценностей, а также населения, в первую очередь детей. И это в условиях, когда в город хлынул поток беженцев из районов, оказавшихся под угрозой оккупации (из Карелии, Прибалтики, а позднее - и из Ленинградской области).

За месяц до начала блокады все население города разделилось на тех, кто стремился поскорее уехать, и тех, кто хотел остаться в Ленинграде. Одни не хотели покидать остающихся в городе близких, другие опасались за свое имущество, третьи считали своим патриотических долгом остаться в родном городе. Наконец, большинство просто сомневалось, что в глубинке, без всяких определенных перспектив, без жилья, вдалеке от родственников и друзей им будет лучше.

Тем не менее, эвакуация началась. Первыми уезжали дети. Уже 29 июня 1941 г. десятью эшелонами была отправлена первая партия - 15 тыс.192 ребенка со школами и детскими учреждениями. Всего планировалось вывезти в Ярославскую и Ленинградскую области 390 тыс. детей. Правда, около 170 тыс. детей очень скоро вернулись в город, поскольку к югу Ленинградской области, где их разместили, стремительно приближались фашистские войска.

Малоизвестный факт : как это ни парадоксально, но денежные расходы по обеспечению эвакуации детей и подростков, а также по их дальнейшему пребыванию в детских учреждениях в тылу обязаны были брать на себя родители и лица, их замещавшие. Этот порядок соблюдался как до наступления блокады города, так и после того, как блокадное кольцо вокруг Ленинграда замкнулось. В статье петербургского историка, кандидата наук Анастасии Зотовой «О взимании платы за эвакуацию детей из блокадного Ленинграда» со ссылкой на Центральный государственный архив Санкт-Петербурга анализируются документы и постановления блокадного времени, из которых следует, что сбор денежных средств с родителей исправно производился все блокадные годы, и для этого были созданы специальные комиссии, ежемесячно отчитывавшиеся о собранных суммах вплоть до 1944 года. Родители временно освобождались от выплат в том случае, если они покидали Ленинград, и их местонахождение не было установлено. Полностью финансировался государством только вывоз и обеспечение детей, не имевших родителей и опекунов.

Эвакуация взрослого населения развернулась позднее. До середины августа 1241 года планировалось вывезти 1 млн 600 тыс. человек, но до наступления сухопутной блокады выехать успели, по данным Городской эвакуационной комиссии, только 636 тыс. 203 человека, включая почти 150 тыс. жителей области и беженцев из Прибалтики.

Когда открылась Дорога жизни, то эвакуация продолжилась водным путем через Ладожское озеро. Всего до конца навигации 1941 года из осаждённого города водным путём было эвакуировано около 33 500 человек.

«Открытие Ладожского пути дало многим ленинградцам надежду на спасение, - говорит блокадница Лидия Александровна Вульман-Федорова . - Переправа на Ладоге переместила нас в волшебную страну с хлебом, кашей и прочими яствами, хотя сама эвакуация шла под обстрелом, во время которого тоже гибли люди»

Эта навигация унесла сотни жизней. Во время штормов и бомбежек затонуло 5 буксиров и 46 барж. Самые большие жертвы среди эвакуируемых людей были 18 сентября и 4 ноября. В первом случае затонула баржа, а во втором под бомбежку попал сторожевой корабль. Оба судна перевозили на Большую землю сотни ленинградцев, из которых погибло около 500 человек.

Вот как вспоминает бомбежку судов и свою неудавшуюся эвакуацию блокадник Лев Николаевич Крылов 1935 г.р.: «Ранним летом нас с интернатом пытались вывезти по Ладоге на Большую землю. На берегу каждому вручили «сказочный» пакет с пайком: булка, сухари, печенье, даже плитка шоколада! Нас предупредили, что сразу есть много - опасно. Я следил за братом Юрой, а он капризничал и просил не мешать. После отплытия разыгрался шторм. Многим детям стало плохо, их тошнило. Началась бомбёжка. Нам почему-то не было страшно, скорее интересно. Когда в головной пароход попала бомба, наше судно повернуло назад, и эвакуация не состоялась»

Осенью, пока не наступили морозы, и не окреп лед на Ладоге, эвакуация почти прервалась. К декабрю 1941 года в городе был зафиксирован первый пик смертности - около 50 тысяч ленинградцев. А уже в январе этот показатель был превышен вдвое: согласно секретной справке Ленинградского городского отдела ЗАГС, в первый месяц 1942 года в городе умерли 101 825 человек.

К концу января эвакуация стала чуть ли не единственным шансом спастись от верной смерти. Ленинградцы, покидавшие город, практически за бесценок продавали свои вещи, лишь бы поскорее уехать. К этому времени город превратился в огромный рынок. Сотни объявлений на стенах домов гласили о срочной распродаже ценных вещей, книг, картин, мебели, одежды и предметов роскоши, которые еще оставались во многих семьях с дореволюционных времен.

Средства отъезжающим очень были нужны. Из разговоров и слухов, циркулировавших в городе, им было известно, что для благополучного выезда из города, преодоления смертельно опасного пути через Ладожское озеро и для выживания на новом месте необходимы деньги, водка, табак или ценные вещи. Вот и распродавали все, что не могли взять с собой. «Город полон объявлениями: «продается, меняется», город - сплошной рынок; вещи, особенно мебель, стоят гроши», - записала в своем дневнике ленинградский архитектор Эсфирь Густавовна Левина.

Всего за зиму и начало весны 1942 года по льду эвакуировались, по официальным данным, 554 тысячи 186 человек. А после открытия навигации в мае 1942 года и до августа, когда эвакуация в основном закончилась, - еще свыше 432 тыс. человек. После этого поток эвакуируемых резко снизился. Выезжали раненые, больные, последние оставшиеся в городе детские дома.

Никто не подсчитывал, сколько людей выжило после того, как они выбрались из блокадного города. Этих данных просто нет. Ленинградцы умирали в эшелонах, на распределительных пунктах, в госпиталях. Ослабевшие от голода, с дистрофией и другими недугами, многие не смогли пережить тяготы дороги в условиях войны и неразберихи. Люди умирали даже от того, что после многомесячного голода получали вдоволь пищи.

За весь период эвакуации, а именно с 29 июня 1941 г. по 17 декабря 1943 г. из Ленинграда было эвакуировано, по архивным документам Ленинградской городской эвакуационной комиссии, 1 млн 763 тыс. 129 человек, включая жителей Ленинградской области и прибалтийских республик.

С тех пор и до сегодняшнего дня многие ленинградцы продолжают искать своих близких, потерявшихся в процессе эвакуации. «Нас, детей, у мамы с папой было девять человек - мал мала меньше, - рассказывает блокадница Алевтина Александровна Старцева 1938 года рождения. - Некоторые мои сестренки и братья после эвакуации пионерских лагерей попали в детские дома. В декабре 1942-го нас с мамой эвакуировали в Омск. Там мы с братом пошли в детский сад, а мама с сестрой-девятиклассницей устроились работать на завод .

К концу войны наша мама нашла всех детей, которые пропали в 1941-м. С сестрой Надей, она на 8 лет меня старше, была удивительная история. Ее уже успели удочерить, но маме дали адрес, где она жила. Когда мама туда приехала, то приемная мать Нади сказала: «Давайте договоримся, к кому Надя подойдет, с тем и останется. Она всю войну с нами прожила, мы ее любим». Когда мама с этой женщиной вошли в комнату, Надя кинулась нашей маме на шею и закричала: «Мамочка!». С кем она останется, вопрос больше не возник»

Но есть и такие ленинградцы, которые были эвакуированы вместе с детскими учреждениями, и не нашли после войны родителей, братьев и сестер. До сих пор некоторые из них ищут своих близких. Тем более что именно в последний год появился шанс найти потерявшихся много лет назад людей, поскольку разрозненные архивы были собраны воедино, а другие рассекречены. Проект «Блокада Ленинграда. Эвакуация» был запущен 27 апреля 2015 года. Это единая информационная база данных на жителей Ленинграда, эвакуированных из города в годы блокады, которая продолжает пополняться новыми архивными данными и позволяет самостоятельно искать информацию.

Вот что рассказала старший инспектор Архивного комитета Санкт-Петербурга Елизавета Зверева , с первых дней участвовавшая в проекте: «Уже есть случаи, когда именно благодаря базе данных «Эвакуация» горожанам удалось подтвердить факт своего пребывания в блокадном городе и, соответственно, претендовать на знак «Житель блокадного Ленинграда» и полагающиеся социальные льготы. Конкретный пример был совсем недавно: женщине на начало войны был 21 год, и она только что родила дочь. Она утверждала, что была эвакуирована с дочерью из Ленинграда в 1942 году, и сетовала, что до сих пор не может подтвердить факт эвакуации. Жила она во время войны на Херсонской улице, тогда это был Смольнинский район, и до недавнего времени на все запросы приходил отрицательный ответ.Теперь же у нас появилась возможность вести поиск по объединенной базе данных. И мы сразу получили результат! Оказалось, что женщина с дочерью были эвакуированы с предприятия Выборгского района, где работал ее брат. Поэтому там и значились в списках».

По словам Елизаветы Зверевой , создание базы данных еще не окончено, оно проходит в несколько этапов. Прежде всего, в Центральный государственный архив были переданы документы на эвакуированных горожан от архивов районных администраций. В большинстве случаев это картотеки. К сожалению, в ряде районов, таких как Курортный и Кронштадтский, картотеки не велись. В подобных случаях единственным источником информации являются списки эвакуированных, заполняемые от руки, зачастую неразборчивым почерком, имеющие плохую сохранность. А в Петроградском, Московском, Кировском, Красносельском и Колпинском районах документы и вовсе не сохранились, что существенно затрудняет поиск. Однако работа над проектом продолжается и с каждым днем все больше людей находят документы на себя и близких. С 27.04.2015 до конца сентября 2016 года этой базой воспользовались уже более 39000 человек.

Татьяна Трофимова

Вашему вниманию предлагается статья о мероприятиях Советской власти по эвакуации населения из Ленинграда на первом этапе Великой Отечественной войны. В статье обстоятельно изложена суть вопроса. Задача публикации - отпор различным либеральным, антисоветским спекуляциям о блокаде Ленинграда.

Вестник Ленинградского университета, 1958 г., № 8.

Героическая защита Ленинграда от немецко-фашистских захватчиков вошла в историю Великой Отечественной войны как одна из самых ярких страниц стойкости, беззаветной отваги советского народа. Героизм и самоотверженность ленинградцев являются примером преданности советских людей своей Родине и Коммунистической партии.

В Великой Отечественной войне Ленинград выдержал тягчайшие испытания. Трудящиеся города проявили беспримерный в истории героизм.

Немецкое командование придавало большое значение захвату Ленинграда, крупнейшего промышленного и культурного центра СССР. «На Ленинградскую область, - говорил Гитлер, - претендуют финны. Сравнять Ленинград с землей с тем, чтобы затем отдать его финнам» (1). Такая участь готовилась Ленинграду в планах фашистских захватчиков. Выполнение этой задачи позволило бы гитлеровцам безраздельно господствовать не только на Балтийском море, но и на всем северо-западе Европы.

Для захвата Прибалтики и Ленинграда немецко-фашистское командование сформировало группу армий «Север». Эти армии начали наступление 22 июня, через 7 дней оккупировали Ригу и 9 июля: достигли северной окраины Пскова. 15 июля немецкие танки стояли уже в районе Сольцы и Нарвы.

Во второй половине августа немцы сосредоточили под Ленинградом трехсоттысячную армию. Эта армия имела на вооружении 6000 орудий, 19 000 пулеметов, 4500 минометов, 1000 танков и 1000 боевых самолетов (2).

Одновременно на Ленинград перешла в наступление финская армия в составе 16 дивизий (3). 7 сентября враг захватил г. Шлиссельбург и блокировал Ленинград. Огромный город с многочисленным населением, заводами и фабриками оказался отрезанным от основной экономической базы страны.

В связи с блокадой Ленинграда, помимо задач обороны города, возникли труднейшие задачи эвакуации населения, снабжения города; продуктами питания и топливом. Решение этих задач осуществлялось под руководством партийных и советских организаций.

В данной статье освещается лишь один вопрос - эвакуация населения Ленинграда.

Эвакуацию населения условно можно разделить на три периода, каждый из которых имеет свои хронологические рамки и свои особенности.

С первых же дней Великой Отечественной войны в результате развернувшихся военных действий из прифронтовой полосы начало прибывать население. Для организованного приема и эвакуации из Ленинграда прибывающих граждан решением Совнаркома СССР 30 июня 1941 г. был создан в Ленинграде городской эвакопункт.

Функции городского эвакопункта, разместившегося в здании по Каналу Грибоедова, д. № 6, в первый период сводились к учету всех прибывающих граждан. Затем эти функции значительно расширились: эвакопункт взял на себя обеспечение питанием и жилищем населения, оказывал ему материальную помощь, оформлял документы для дальнейшей эвакуации в глубь страны.

Для приема прибывающего в Ленинград населения и эвакуации его из города в дальнейшем было организовано семь эвакопунктов: на Московском, Финляндском, Балтийском и Витебском вокзалах, в Ленинградском порту, на станциях Московская сортировочная и Кушелевка.

Для размещения и временного проживания прибывшего в город населения были созданы в зданиях школ общежития.

Если в первый период, до блокады, общежития размещались всего лишь в семи школах: по Лиговской улице 46 и 87, Рубинштейна 13, Гончарной 15, Мойке 38, Жуковского 59 и Лесному проспекту 20, то в связи с блокадой прибывшее в город население нашло себе приют в 42 школах.

В городской эвакопункт приходило эвакуированное население из Карело-Финской, Эстонской и Латвийской республик, Ленинградской области, а также семьи военнослужащих из прифронтовой полосы. Эти граждане не имели крова, потеряли все свое имущество, поэтому находились в особенно тяжелом положении.

Военная комендатура города содействовала эвакуации не прописанного в Ленинграде населения. До блокады Ленинграда через городской эвакопункт было эвакуировано транспортными средствами в глубь страны 147 500 человек. Кроме того, переправлено пешим порядком 9500 человек. Последние сопровождали в тыл скот и имущество (4).

Приближение фронта угрожало особенно детям. Вопрос о спасении детей специально рассматривался Советским правительством. Правительство предложило Исполнительному комитету Ленинградского Совета депутатов трудящихся вывезти из Ленинграда 400 тысяч детей. Исполком Ленсовета 2 июля 1941 г. наметил конкретные меры о вывозке 400 тыс. детей дошкольного и школьного возраста (5).

Через семь дней после начала войны была организована плановая эвакуация не только детей, но и взрослого населения. Эвакуация проходила при помощи администрации заводов, эвакопунктов и городской железнодорожной станции. К 7 августа из Ленинграда эвакуировалось 311 387 детей в Удмуртскую, Башкирскую и Казахскую республики, в Ярославскую, Кировскую, Вологодскую, Свердловскую, Омскую, Пермскую и Актюбинскую области (6).

Рассредоточение эвакуируемых детей в основном производилось в отдаленных районах. Все же много городских детей оказалось в районах Ленинградской области, вскоре подвергшихся оккупации немецко-фашистскими войсками.

Для более успешного и планового вывоза населения по дорогам Ленинградского железнодорожного узла Исполком Ленгорсовета в начале сентября 1941 г. вынес решение о создании центрального эвакопункта, которому были подчинены районные пункты при Исполкомах районных Советов. Эвакопункты районных Советов вели учет детей и сопровождающих их лиц по спискам, составленным домоуправлениями. Эти списки давали право на приобретение железнодорожных билетов, свободная продажа которых была прекращена в начале сентября на всех станциях Ленинграда.

Эвакуация осуществлялась по железным, шоссейным и проселочным дорогам. Эвакуируемое население Карельского перешейка направлялось по Пескаревской дороге и правому берегу Невы, в обход Ленинграда. Для него, по решению Ленсовета, вблизи больницы им. Мечникова в конце августа 1941 г. был организован пункт питания. На месте стоянок обозов налаживалось медицинское обслуживание и ветеринарный надзор за скотом.

Тяжелый путь без горячей пищи изнурял людей. Многие из них находились в движении более 30 дней. Особенно тяжело приходилось детям. Из обследования Ленгорздравотдела видно, что только за 21 августа выявлено 15 детей, больных дизентерией (7).

Приближение фронта все более затрудняло эвакуацию. Нередко эшелоны попадали под бомбежку вражеских самолетов и долго простаивали из-за разрушенного пути и транспорта.

27 августа совершенно прервалось железнодорожное сообщение со страной: 8 сентября враг, захватив Шлиссельбург, вышел на Южный берег Ладожского озера; тем самым железные и проселочные дороги были полностью перерезаны. На этом и закончился первый период эвакуации.

Таким образом, плановая эвакуация населения началась с 29 июня и продолжалась до 6 сентября 1941 г. включительно. За это время эвакуировалось 706 283 человека, в том числе заводы эвакуировали 164 320 человек, райсоветы - 401 748 человек, эвакопункты 117 580 человек и городская железнодорожная станция - 22 635 человек (8).

В октябре и ноябре 1941 г. эвакуация населения Ленинграда происходила водным путем -через Ладожское озеро. За это время было переправлено в тыл 33 479 человек. В конце ноября 1941 г. началась эвакуация населения воздушным путем. К исходу декабря того же года самолетами переброшено 35 114 человек (9).

Общее количество эвакуированных за первый период составляло 774 876 человек. Во второй период эвакуация населения из блокированного Ленинграда осуществлялась по автотрассе - через Ладожское озеро.

Автомобильная дорога начиналась за Охтенским мостом и шла до Ладоги по старому шоссе. Пройдя по льду озера, она направлялась в леса - севернее железной дороги. Обходя Тихвин, в котором были немцы, автотрасса выходила к станции Заборовье. С большим трудом по узким просекам перевозились грузы за сотни километров.

16 ноября 1941 г. на прокладку ледовой трассы через Ладожское озеро вышла первая рота дорожного полка. С большим напряжением сил в короткий срок работы были завершены, и по льду двинулся гужевой транспорт. На дорогу стали регулировщики движения и путевики для расчистки пути от снега. Через определенные отрезки пути натягивались палатки и устраивались ледяные укрытия от непогоды. На ближайших от дороги островах оборудовались теплые землянки. Через каждые двести метров на трассе ночью стояли зажженные фонари. От налетов вражеской авиации трассу охраняли зенитные орудия. Ближайшее расстояние от дороги до переднего края фронта составляло 10 км. Это обстоятельство давало возможность врагу постоянно вести артиллерийский обстрел трассы.

22 ноября несколько десятков автомашин впервые прошли по Ладожскому льду. На восточном берегу озера находились склады хлеба, мяса, картофеля, сахара, масла, соли и табаку. Кроме того, здесь ждали отправки в Ленинград боеприпасы, снаряжение, оружие и медикаменты.

Для спасения от голодной смерти мирного населения Ленинграда и армии все это необходимо было переправить через ледовую трассу.

К Финляндскому вокзалу потянулись из Ленинграда люди с семьями и в одиночку. Члены семей, сохранившие способность передвигаться, везли самодельные санки с корзинами и узлами.

По железной дороге ленинградцев перевозили к западному берегу Ладожского озера. Затем эвакуируемым предстояло преодолеть исключительный по трудности путь по ледовой трассе до поселка Кабон.

Автомашины с людьми постоянно попадали под обстрел. Ледовая дорога систематически разрушалась. Е. Федоров следующим образом описывает один из эпизодов переправы: «…под бегущей машиной надломился лед, и люди погрузились в ледяную воду. Бойцы-путевики бросились в полынью и всех выловили. В схваченной морозом, застывшей ледяным панцирем одежде они доставили спасенных в обогревательную палатку» (10).

Через несколько дней произошел случай, когда машина на полном ходу врезалась в трещину. «Женщины и дети, - писал Е. Федоров об этом случае, - очутились в ледяной воде. На крики гибнущих людей прибежали старшина Шафранский и регулировщики. Товарищ Шафранский быстро снял свой полушубок и… прыгнул в ледяную воду. Он стал отважно нырять и вытаскивать из воды захлебывающихся детей и спас всех ребят» (11). После этого детей усадили на подоспевшую машину и отвезли в обогревательную палатку.

Для ускорения движения грейдеры разгребали снег и днем и ночью. Образовавшиеся щели и пробоины во льду от авиабомб и снарядов зачастую приходилось заделывать деревянными настилами.

Люди, обслуживающие трассу, проявляли беспримерную самоотверженность. Тысячи регулировщиков, метельщиков, работников ЭПРОНа и медиков по нескольку месяцев без смены под бомбежкой, обстрелом, в ненастье жили на льду. На «дороге жизни» появились и герои-водители, совершавшие по два, три и даже четыре рейса в одну смену.

Водитель Е. В. Васильев за 48 часов бессменной работы на машине сделал восемь рейсов. За это время он проделал путь в 1029 км и перевез 12 т груза. Затем Васильев стал ежедневно совершать по три рейса в смену (12).

Водители Кондрин и Гонтарев в каждую смену делали по четыре рейса. Нередко им в одиночку приходилось спасать машины и груз. «Однажды неприятельский снаряд, - писал А. Фадеев, - зажег сарай, где стояла машина Кондрина. Кондрин вбежал в горящий сарай и, вскочив в машину с баками, полными бензина, вывел ее из сарая. А в другом случае машина его провалилась в воду, и он при двадцатиградусном морозе вытаскивал из воды груз на лед, пока не спас весь груз. Он был подобран товарищами, весь обледеневший и без сознания, но, отоспавшись и отогревшись, продолжал ежедневно выполнять четыре рейса» (13).

Затонувший груз эпроновцы извлекали из-под льда. Вытащенный из воды водолаз мгновенно покрывался льдом, и скафандр с водолаза можно было снять лишь в обогревательной палатке.

Благодаря мужеству и самоотверженности советских людей работа на ледовой трассе улучшалась с каждым днем.

Решающую роль в увеличении и ускорении потока грузов в Ленинград сыграли военные успехи советских войск. Советская армия в это время нанесла решительный удар по врагу и 9 декабря 1941 г. освободила Тихвин. В боях с 18 по 25 декабря советские войска разгромили вражеские группировки в районах станции Волхов и Войбокало и освободили железную дорогу Тихвин-Волхов.

После освобождения Тихвина от немецко-фашистских захватчиков заозерный участок дороги значительно сократился. Сокращение пути ускорило доставку грузов и значительно облегчило условия эвакуации населения.

В ходе эвакуации населения по ледовой трассе Ладожского озера большие задачи возлагались на работников треста «Ленавтотранс». Руководящему и техническому составу треста вместе с директорами автопарков вменялось в обязанность тщательно проверять техническое состояние машин. Необходимо было также проверять степень подготовки и практические навыки водителей машин, мобилизованных райвоенкоматами и Ленинградской городской милицией. В условиях блокады и голода организовать бесперебойную работу треста «Ленавтотранс» было далеко не легким делом. Работники треста, преодолевая огромные трудности, все же добивались больших успехов в деле перевозки людей. Однако были случаи, когда руководство «Ленавтотранса» не обеспечивало выполнения плана перевозок.

Так, 22 января 1942 г. вместо 50 автобусов на линию вышло лишь 40. Из них до места назначения - на станцию Жихарево дошло 29 машин, 11 машин выбыло из строя, не дойдя до Ладожского озера. Оставшихся пассажиров пришлось развозить по городу на легковых автомашинах в теплые помещения.

Советские и партийные организации принимали решительные меры по устранению недостатков в работе транспорта. В своем письме городскому прокурору заместитель председателя Ленгорисполкома тов. Решкин по этому поводу 2 февраля 1942 г. писал: «В результате такого преступного отношения к порученному делу на 35-40° морозе мерзло около 300 человек пассажиров, из которых было много детей» (14). Дело было передано следственным органам для привлечения виновных к ответственности. Для задержания машин, идущих из Ленинграда порожняком, по решению Военного совета Ленинградского фронта, были установлены контрольные посты на углу улицы Коммуны и Рябовского шоссе и на углу улицы Коммуны и улицы Красина. Задержанные машины направлялись за людьми к кинотеатру «Звездочка», где был организован эвакопункт, на котором и производили посадку эвакуируемых.

Необходимо отметить, что в период постройки ледовой трассы, до начала массовой эвакуации населения (22 января 1942 г.), походным порядком и неорганизованным транспортом через Ладожское озеро эвакуировалось 36 118 человек (15).

На прямые рейсовые машины из Ленинграда до места погрузки в вагоны могли попасть лишь немногие. Большинство населения эвакуировалось в два приема, с пересадкой. Прежде всего нужно было добраться до Финляндского вокзала и поездом проехать до западного берега Ладожского озера. Этот отрезок пути был сравнительно легким. Значительно труднее было выждать очередь на машину и преодолеть Ладожское озеро в условиях систематических бомбежек и артобстрелов. Конечными пунктами изнуряющего пути были станции Жихарево, Лаврово и Кабоны. На каждой из трех станций находились эвакопункты, имевшие теплые помещения и средства питания для людей. Отсюда эвакуируемые направлялись в глубокий тыл.

Вопрос об эвакуации населения из Ленинграда рассматривался в Государственном комитете обороны, в решении которого предлагалось вывезти 500 000 человек по ледовой трассе (16).

Выполняя это решение, партийные и советские организации Ленинграда в начале декабря 1941 г. организовали эвакопункты на Финляндском вокзале, Борисовой Гриве, в Жихарево, Войбокало, Лаврово и Кабоне.

Начиная с третьего декабря 1941 г., в Борисову Гриву стали поступать эвакопоезда с ленинградцами. Ежедневно прибывало по два эшелона. Оборудованных помещений эвакопункт не имел и поэтому людей размещали среди местного населения по 30-40 человек в комнате.

Позднее в деревне Ваганово был создан палаточный городок для обогревания эвакуируемых. Городок состоял из 40 палаток и вмещал до 2000 человек (17).

Прибытие эвакопоездов, автомашин и лошадей с людьми происходило неравномерно. Крытые автобусы, отправленные из Ленинграда, как уже указывалось, находились в плохом техническом состоянии и лишь в незначительном количестве доходили до Борисовой Гривы. Эвакопункту приходилось подбирать застрявших людей, обогревать и кормить их.

Иногда в Борисову Гриву поступало по 6 эшелонов в сутки. Выгрузка людей производилась повагонно и, как правило, в зависимости от подхода автомашин. Позднее в теплые дни практиковалась одновременная выгрузка всего эшелона. Это давало возможность сократить простой вагонов под разгрузкой и ускорить сдачу порожняка станции.

Эвакопункт Борисова Грива имел три погрузочных площадки с направлением в Кабону, Лаврово и Жихарево. Посадка людей с площадок на автомашины производилась исключительно диспетчерским аппаратом, причем в автобусы помещались, как правило, многосемейные, больные и дети, а в открытые машины все остальные. После посадки на машины контрольно-пропускным пунктом пограничных войск НКВД производилась проверка документов у эвакуированных.

На полуторатонную машину ГАЗ-А садилось 12 человек с вещами, а на автобус - от 22 до 25 человек.

Со 2 декабря 1941 г. по 15 апреля 1942 г. в Борисову Гриву прибыло 502 800 человек (18). Значительно меньшая часть эвакуированных проезжала на попутных машинах и проходила пешком по Ладожской трассе в Жихарево, Кабоны и Лаврово без захода в Борисову Гриву. Наиболее массовая эвакуация проходила в марте и апреле 1942 г., когда транспорт ледовой трассы работал наиболее четко. За это же время из Борисовой Гривы было отправлено в Жихарево и Войбокало 45% эвакуированных к общему числу поступивших, в Лаврово - 30% и Кабону - 25% (19).

В первый период массовой эвакуации по ледовой трассе эвакопункт в Борисовой Гриве встречал большие трудности: туда нерегулярно поступали автомашины для перевозки людей через озеро. По этому вопросу Военный совет Ленинградского фронта принял ряд конкретных мер, после чего подача автотранспорта улучшилась. Машины стали регулярно заходить на площадки эвакопункта для погрузки. Это, в свою очередь, привело к снижению простоя эшелонов. Особенно четко работали некоторые автобаты и автоколонна НКВД.

Помимо транспорта военно-автомобильной дороги, эвакуированные ленинградцы перевозились автобусами Московской и Ленинградской колонн. Они имели в своем распоряжении до 80 машин, при помощи которых перевозили до 2500 человек в день, несмотря на то, что большое количество машин ежедневно выходило из строя (20).

Ценой огромного напряжения моральных и физических сил шоферов и командного состава воинских частей автотранспорт выполнил поставленную перед ним задачу. В марте 1942 г. перевозки достигли около 15 000 человек в сутки (21).

Личный состав эвакопункта в Борисовой Гриве насчитывал 120 человек. Работа по эвакуации была организована круглосуточно. Вместе с работниками столовой и сотрудниками милиции эвакопункт Борисова Грива насчитывал 224 человека, в том числе медицинский персонал - 29 человек (22).

Массовая эвакуация населения Ленинграда в труднейших условиях зимы проходила успешно. Однако дело не обходилось без жертв. Смертные случаи имели место во всех эвакопунктах: Борисовой Гриве, Лаврове, Жихареве, Тихвине и даже в вагонах и автомашинах. К общему числу эвакуируемых они составляли небольшой процент. Так, весной 1942 г. в непосредственной близости от Борисовой Гривы и в самом поселке было обнаружено и захоронено 2813 трупов. Захоронение происходило на Ириновском и Новом кладбищах (23). По спискам врачей Тихвинского эвакопункта за четыре месяца 1942 г., с января по апрель включительно, умерло в железнодорожных вагонах в пути следования до Тихвина 482 человека. За это же время в инфекционной больнице Тихвина умерло 34 человека (24).

Ленинградская партийная организация вместе с эвакопунктом принимали решительные меры по спасению людей в пути. Требовалось усиленное питание. От регулярного питания в пути зависел успех, эвакуации и спасение человеческих жизней. Советское правительство, оказывая всемерную помощь ленинградцам, выделяло им необходимые продовольственные фонды.

По решению Военного совета Ленинградского фронта каждый эвакуируемый на Финляндском вокзале получал горячий обед и 500 г хлеба. После обеда, перед посадкой в вагоны, ленинградцы получали хлеб на путь следования по специальным талонам из расчета по 1 кг на человека (25). В первый период массовой эвакуации эвакопункт Борисова Грива снабжал ленинградцев хлебом и супом. С 23 февраля 1942 г. питание в Борисовой Гриве было прекращено.

К этому времени эвакопункту и автотранспортным батальонам удалось наладить быструю пересадку людей из железнодорожных вагонов на автомашины. В связи с этим за Ладожским озером были расширены базы питания - в Жихареве, Лаврове и Кабоне ленинградцы получали горячий обед из двух блюд и по 150 г хлеба. Кроме того, эвакопункты выдавали каждому в дорогу по 1 кг хлеба и по 200 г мясных продуктов. Дети до 16-летнего возраста дополнительно получали по одной плитке шоколада.

Начальнику Тихвинского эвакопункта Королькову было предписано выдавать эвакуируемым ленинградцам, помимо горячего обеда из двух блюд, сухой паек, который состоял из 40 г масла, 20 г сахара и 500 г хлеба. Детские эшелоны получали сухой паек и на дорогу (26). Фонды на сухой паек выдавались Наркомторгом СССР, а фонды на горячие обеды - Военным советом Ленинградского фронта. Ответственность за питание возлагалась на начальников эвакопунктов.

Председатели районных эвакокомиссий выдавали всем эвакуируемым талоны на хлеб и горячее питание. Эти талоны строго учитывались и регистрировались на обороте эвакоудостоверений. Уезжающие с попутными автомашинами получали только талоны на горячее питание.

Эвакопункты преодолевали значительные трудности в своевременном снабжении людей продуктами. Особенно четкая организация работы требовалась от пунктов питания в Волховстрое, где скоплялось огромное количество людей. Так, в марте апреле 1942 года в Волховстрое работало 2 столовых. Эти столовые имели шесть пунктов раздач обедов и четыре кассы. Особая ответственность возлагалась на работников по выдаче обеденных талонов.

Эвакопункт взамен талонов на хлеб и горячие обеды районных звакокомиссий выдавал каждому эвакуируемому свой талон на обед и хлеб, по которым столовыми производилась выдача. По этим талонам учитывались расход продуктов и количество прибывших с эшелоном людей. После отхода эшелона эвакопункт отбирал талоны у работников столовой. В конце дня производился общий подсчет талонов и составлялся акт на расход продуктов. В целях предотвращения хищений продуктов талоны по форме ежедневно менялись с таким расчетом, чтобы по талону прошлого дня нельзя было вторично получить обед и хлеб.

В Волховстрое, как и на других эвакопунктах, кроме горячего обеда, ленинградцы получали в дорогу по 1 кг хлеба. В связи с этим каждый эшелон требовал до 3 т хлеба, который нужно было своевременно расфасовать. Поезда же шли один за другим, в них ежедневно находилось от 12 до 16 тыс. человек (27).

С 1 декабря 1941 г. по 15 апреля 1942 г. по эвакопунктам Борисова Грива, Лаврово, Кабоны, Жихарево, Войбокало и Волховстрой было израсходовано:

Хлеба - 928,4 т
Крупы - 94,4 т
Сухих овощей - 33,7 т
Мяса - 136,6 т
Мясопродуктов - 144,2 т
Жиров - 62,2 т
Сахара - 3,9 т
Шоколада - 22,1 т
Соли - 8,3 т
Чаю - 113,0 кг
Водки - 528 л. (28)

В обязанность эвакопунктов входило не только своевременное обеспечение людей питанием, но и оборудование вагонов нарами, печками и окнами. Только вагонным участком Волховстроя был оборудован 13 561 вагон: силами работников вагонного участка изготовлено 7876 печей и 11 000 печных труб. Для устройства нар и стремянок к ним пришлось выпилить и израсходовать 123 650 досок (29).

Посадка в вагоны происходила на станциях Жихарево, Кабоны и Лаврово. Каждый эшелон брал от 2500 до 3800 человек. С этих станций поезда на Волховстрой отправлялись без расписания, по мере загрузки вагонов. Недостаток оборудованных вагонов иногда приводил к большой перегрузке эшелонов и огромному скоплению людей на станциях. Так, 29 марта на станциях Лаврово и Кабоны скопилось 8 тыс. человек, а 30 марта на эти же станции прибыло еще 10 тыс (30). Для отправки этих людей требовалось 7 эшелонов из расчета 2500 человек в каждом. Были случаи, когда в каждом вагоне помещалось по 50-65 человек (31).

В Волховстрое не всегда удавалось прицепить к составу дополнительные вагоны и таким образом освободить вагоны от перегрузки. Недостаток вагонов здесь ощущался еще в большей мере. К тому же на станции Волховстрой поезда включались в расписание и их нельзя было задерживать. Вместе с тем перегрузка вагонов происходила и по причине отсутствия маневровых паровозов для подачи вагонов к составу.

По приходе каждого поезда на ст. Волховстрой сотрудники медпункта обходили все вагоны и снимали ослабевших и больных. Больные отправлялись в поликлинику и медицинские пункты, где они и проходили стационарное лечение. Таких больных в Волховстрое насчитывалось 1495 человек за весь период эвакуации. Кроме того, 6046 человек получили первичную медицинскую помощь непосредственно в вагонах (32).

В каждом вагоне находился староста, назначенный начальником эшелона и начальником эвакопункта. Эти старосты наблюдали за порядком в вагоне, давали подробную информацию о состоянии здоровья людей в Смольный и Наркомпуть, также доводили до сведения вышестоящих организаций о задержке движения или отсутствии питания.

Близость фронта крайне отрицательно сказывалась на работе Северной железной дороги. Вражеская авиация постоянно бомбила дорогу и выводила ее из строя. Так, например, 29 марта все поезда были задержаны на подходе к Тихвину от 7 до 9 час (33).

Погрузка в эшелоны не всегда сопровождалась скорым движением через Вологду и другие пункты страны. Задержка происходила, главным образом, на прифронтовом участке дороги. В первых числах апреля 1942 г. на участке Волхов-Ефимовская эвакоэшелон за 78 часов прошел всего лишь 100 км. В вагонах находилось 2500 человек, из них 900 детей. Начальник эшелона Ульямский в своей телеграмме Наркомату путей сообщения по поводу задержки движения писал: «…Третьи сутки голодаем. Умерло в пути 16 человек. Прошу срочных мер» (34).

5 апреля на имя А. А. Жданова была получена телеграмма из Заборья от старосты вагона Васильева, в которой значилось: «Эвакуированный эшелон 406 получил утром первого обед сто пятьдесят граммов хлеба. До сего времени не получает ни питания, ни хлеба. Люди гибнут в пути. Примите срочные меры» (35). В ответ на телеграмму заместитель председателя Совета Народных Комиссаров А. Н. Косыгин, находившийся в то время в Ленинграде, отдал распоряжение о выдаче по 1 кг хлеба каждому пассажиру на станции Волховстрой.

Задержка эшелонов имела место не только в прифронтовой полосе, но и на значительном расстоянии от фронта. Так, в первой половине апреля для прохождения незначительного по расстоянию отрезка пути между Бабаево и Череповец требовалось 25-30 час (36). Задержка эшелонов происходила не только из-за бомбежки пути вражеской авиацией, но и в силу перегрузки дороги. Железнодорожники предпринимали отчаянные усилия к обеспечению беспрепятственного движения поездов с эвакуируемым населением в восточные районы страны.

Эвакопункты на крупных железнодорожных станциях с их строгими лимитами на продукты питания практически не всегда могли полностью удовлетворить потребности пассажиров. Образовавшиеся в пути пробки нарушали график движения поездов и нормальную работу пунктов питания. В таких случаях к месту скопления эшелонов приходили вагоны-лавки, которые и снабжали людей продуктами.

Виновники нерадивого отношения к делу эвакоперевозок строго наказывались. Так, начальнику пассажирской службы Северной железной дороги тов. Пронину 31 марта 1942 г. был объявлен выговор в приказе по Народному комиссариату путей сообщения «за неудовлетворительное обеспечение эвакоперевозок, систематические задержки подачи составов и отправления поездов» (37).

Ритмичность работы железнодорожных станций Жихарево, Кабоны, Лаврово, Тихвина и Волховстроя зависела и от четкости работы Ладожской трассы, которая действовала до 21 апреля 1942 г. Ледовая трасса сыграла исключительную роль не только в эвакуации населения Ленинграда, но и в снабжении города и армии продуктами и оружием. По ней было перевезено в Ленинград 354 200 т грузов, в том числе 268 400 т продовольствия (38).

Автотранспортники и железнодорожники, преодолевая исключительные трудности, с честью выполнили поставленную перед ними задачу.

В архиве фонда (7384) Ленинградского городского Совета находятся многочисленные телеграммы и телефонограммы об отправке спецэшелонов со станций Кабоны, Жихарево и Лаврово. Телеграммы дают возможность представить жизнь этих станций, полную невероятных трудностей. Именно на этих станциях происходила работа исключительного напряжения с начала блокады и до 15 апреля 1942 г., когда эвакуация временно была прекращена.

Таким образом, благодаря колоссальным усилиям партийных и советских организаций, эвакопунктов, железнодорожников и военно-транспортных батальонов с 22 января 1942 г. по 15 апреля 1942 г. эвакуировано в глубь страны 554 463 человека (39). Это был второй, наиболее тяжелый, период эвакуации.

Комитет обороны решил в навигацию 1942 г. эвакуировать из Ленинграда 300 000 человек (40). Прежде всего необходимо было обеспечить бесперебойный прием в Кабонах судов Ладожской флотилии. Действующий пирс № 5 в Кабонах не мог обеспечить выгрузку людей и грузов. Поэтому Военный совет Ленинградского фронта обязал в короткий срок построить два малых пирса. Пирсы оборудовались с таким расчетом, чтобы не дать возможности скопления на них людей, ибо вражеская авиация вела систематические разведки и производила бомбежки. Для обслуживания пирсов назначались автомашины, которые должны были немедленно увозить людей с косы.

По плану вывоза населения из Ленинграда предполагалось довести до 10 000 человек в сутки. Учитывая невозможность организации посадки в тупике Кабоны такого количества людей, необходимо было организовать вторую посадочную площадку на станции Лаврово. Для подъезда к тупику станции Лаврово была проложена грунтовая дорога. Для обслуживания эваконаселения в Кабонах восстановили зимнюю столовую с пропускной способностью 10-12 тыс. человек в сутки. Вместе с тем оборудовали 46 кипятильников полевого типа и отремонтировали четыре хлебопекарни с общей выпечкой хлеба до 16 000 кг в сутки. Для укрытия от непогоды эваконаселения раскинули 132 палатки. Работники автобусной колонны и 400 грузчиков разместились в лесу со всеми хозяйственными постройками (41).

Перевозка людей в июне, июле и августе происходила в условиях исключительно дождливой погоды. Дождь размыл дороги и сделал невозможным движение транспорта. Перевозку приходилось осуществлять в ночное время с целью укрытия судов и людей от вражеской авиации.

Раздельная перевозка людей и багажа эвакуируемых чрезвычайно осложняла работу эвакопункта в Кабонах. Выгруженные с судов люди вынуждены были ждать свой багаж до 5-6 суток. Это обстоятельство приводило к вынужденному скоплению людей. Люди требовали питания на более длительный срок, что вело к перерасходу продуктов. У пунктов питания создавались колоссальные очереди. В конце июля 1942 г. только столовая на станции Лаврово ежедневно отпускала до 8-9 тыс. обедов сверх нормы (42).

Для того чтобы сэкономить продукты и устранить излишнюю нервозность и беспорядок, была отменена раздельная перевозка людей и багажа. Эвакуируемым стали разрешать брать с собой личные вещи на пароход.

Выгрузка вещей с пароходов и погрузка их на вагонетки и автомашины, как правило, производилась самими эвакуируемыми, так как помощь со стороны рабочих рот была крайне недостаточна. Для перевозки вещей пирс располагал мотовозом, который, однако, очень часто выходил из строя. В этом случае эвакуируемые вынуждены были сами подвозить вагонетки с грузом в конец пирса - к месту отправки.

Вместе со взрослыми людьми весной и летом 1942 г. эвакуировались и дети-сироты. Они были живыми свидетелями гибели своих близких и пережили ужасы разрушений от бомбардировок и артиллерийских обстрелов. Физическое и моральное состояние детей безотлагательно требовало перемены обстановки и изменения бытовых условий.

Ленинградские партийные и советские организации предпринимали все возможное для облегчения участи осиротевших детей. Поэтому дети-сироты, находившиеся в детских домах и домах малютки, вывозились в первую очередь.

Осенью, после завершения массовой эвакуации населения, Советское правительство разрешило вывозить детей до 12-летнего возраста, родители которых были заняты на работе и не могли выехать из Ленинграда. Перевозке детей было уделено особое внимание со стороны работников эвакопунктов и транспортников.

Огромные трудности не могли помешать успешному выполнению плана, намеченного Советским правительством по перевозке населения из Ленинграда.

Таким образом, в третий период эвакуации было перевезено 448 694 человека (вместо 300 тыс. по плану) (44):

в мае 1942 г - 2334 человека
июне - 83993;
июле - 227583;
августе - 91642;
сентябре - 24216;
октябре - 15586;
ноябре - 3340.

С первого ноября 1942 г. была прекращена дальнейшая эвакуация населения. Выезд из Ленинграда разрешался лишь в исключительных случаях по особому указанию Городской эвакуационной комиссии.

С 1 ноября прекратили работу эвакопункт на Финляндском вокзале и пункт питания в Лаврово. На всех остальных эвакопунктах штат работников был сокращен до минимума. Однако эвакуация населения продолжалась и в 1943 г., вплоть до окончательного изгнания немецко-фашистских захватчиков из пределов Ленинградской области.

Ленинградская городская эвакуационная комиссия и все районные пункты по эвакуации были закрыты 1 января 1944 г. в связи с открытием прямого железнодорожного сообщения из Ленинграда в Москву.

Таким образом, в период войны и блокады из Ленинграда эвакуировалось 1 814 151 человек, в том числе:
в первый период - 774876 чел.,
во второй - 509581 чел.,
в третий - 448694 чел.

Решение этой исключительной по трудности задачи невозможно переоценить. Партийный аппарат Ленинграда проявил в деле спасения людей исключительное упорство и находчивость. Вместе с партийными работниками рука об руку трудились и работники советского аппарата. По спасению людей от голода, ужасов войны и блокады на эвакопунктах, железных дорогах, автотрассе трудились тысячи советских патриотов. Успех в решении этой благородной задачи был обусловлен организованностью всех трудящихся города и воинов Ленинградского фронта.

Эвакуация людей из Ленинграда дала возможность решить и вторую задачу - улучшение питания оставшейся в городе части населения. Уменьшение количества людей в городе привело к увеличению запасов продовольствия, непрерывно поступающего через Ладожское озеро.

Эвакуированные ленинградцы составляли меньшую часть населения города. По всесоюзной переписи в 1939 г. в Ленинграде числилось 3 191 304 человека, в том числе население Колпино, Кронштадта, Пушкина и Петергофа (45). В результате оккупации часть населения Прибалтики и Карельского перешейка вынуждена была оставаться в Ленинграде. Одновременно происходило уменьшение гражданского населения за счет эвакуации и мобилизации в Советскую Армию. На 1 августа 1941 г. в Ленинграде и пригородах насчитывалось 2 652 461 человек, в том числе: рабочих и ИТР 921 658, служащих 515 934, иждивенцев 747 885, детей 466 984 (46). Эти люди и пережили блокаду.

В жестокой борьбе всего советского народа с немецко-фашистскими захватчиками ленинградцы внесли достойный вклад в общенародное дело. Ленинградцы под руководством своей партийной организации совершили величайший подвиг в Великой Отечественной войне. Они боролись за завоевания Октября, за счастье трудового народа всего мира, за город русской славы и центр передовой культуры. Они отстояли колыбель пролетарской революции. Конечно, без всенародной помощи Ленинграду, без повседневной заботы Коммунистической партии и Советского правительства разгром врага у города-героя был бы невозможен.

В смертельной схватке с ненавистным врагом жители Ленинграда и пригородов проявили беспримерный в истории массовый героизм, мужество и стойкость. В первых рядах борцов шли коммунисты Ленинграда. Организатором и вдохновителем обороны города выступила партийная организация. Она сплачивала всех трудящихся города и направляла их усилия к общей цели - к победе над врагом. Коммунисты города стойко переживали все трудности блокады и вместе со всем населением несли значительные жертвы. «Семнадцать тысяч коммунистов, - писал А. А. Кузнецов, - погибли от голода, от артиллерийских обстрелов и воздушных бомбардировок, защищая свой любимый, родной Ленинград» (47).

Великий город понес огромные жертвы, но эти жертвы не пропали даром. В кровопролитной и жестокой борьбе город выстоял. Ленинградцы защитили его. Они находили в себе силы и уменье справляться с самыми непредвиденными трудностями. Ленинградцы с честью выдержали выпавшие на их долю испытания. Перед всем миром они продемонстрировали непоколебимую стойкость, мужество и отвагу советских людей. Весь прогрессивный мир с восхищением смотрел на эту героическую оборону города, в котором в 1917 г. впервые было водружено знамя социализма. В тяжелой битве на Неве жители города Ленина одержали полную победу над врагом.

15 января 1944 г. войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в решительное наступление и к 27 января окончательно освободили великий город Ленина от вражеской блокады.

Борьба за Ленинград, длившаяся около 900 дней, завершилась полным разгромом вражеских войск. Она облегчила дальнейшие наступательные операции в Карелии, Белоруссии и Прибалтике. После победы героические ленинградцы в короткий срок успешно залечили раны, нанесенные городу войной и блокадой.

Примечания

1.1 Нюрнбергский процесс. Сборник материалов, т. 1. Изд. 2-е. Гос. изд. юридической литературы, М., 1954, стр. 269.
2. Л. А. Говоров. В боях за город Ленина. Статьи 1941-1945 гг. Воениздат, Л., 1945, стр. 19.
3. Вопросы, связанные с освещением боевых действий на дальних и ближних подступах Ленинграда, формированием дивизий ополчения, мобилизацией населения на создание оборонительных рубежей выходят за рамки данной работы.
4. Государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства Ленинградской области. Фонд. Городская эвакуационная комиссия Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, № 330, oп. 1, 1941, д. 10, л. 3 (дальнейшая запись будет производиться сокращенно).
5. Государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства Ленинградской области. Фонд. Исполнительный комитет Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, № 7384, оп. 17, 1941, д. 443, л. 103.
6. ГАОРСС ЛО, ф. 7384, оп. 13, д. 664, л. 3.
7. ГАОРСС ЛО, ф. 7384, оп. 17, д. 378, л. 292.
8. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1941, д. 5, л. 42.
9. А. В. Карасев. О трудящихся Ленинграда в годы блокады. «Исторический архив», 1956, № 6, стр. 149.
10. Е. Федоров. Ледовая дорога. Гослитиздат, Л., 1943, стр. 59.
11. Там же, стр. 65-66.
12. А. Фадеев. Ленинград в дни блокады (из дневника). Изд. «Советский писатель», М., 1944, стр. 67-68.
13. Там же, стр. 71-72.
14. ГАОРСС ЛО, ф. 7384, о. 13, д. 660, л. 16.
15. А. В. Карасев. О трудящихся Ленинграда в годы блокады. «Исторический архив», 1956, № 6, стр. 149.
16. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 5, л. 2.
17. Там же, д. 8, л. 2.
18. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1941, д. 8, л. 27, 29, 31.
19. Там же, лл. 27, 29, 31.
20. Там же, л. 19.
21. Там же.
22. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1941, д. 8, л. 8.
23. Там же, л. 38.
24. Там же, oп. 1, 1942. д. 154, л. 10.
25. Там же, д. 131, л. 9.
26. Там же, ф. 7384, оп. 17, 1942, д. 666, л. 11.
27. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 38, л. 12.
28. Там же, 1941, д. 9, л. 32.
29. Там же, 1942, д. 38, л. 4.
30. Там же, ф. 7384, oп. 1, 1941, д. 677, л. 95.
31. Там же, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 38, л. 6.
32. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 38, л. 9.
33. Там же, ф. 7384, оп. 17, 1941, д. 677, л. 96.
34. Там же, л. 21.
35. Там же, л. 36.
36. Там же, л. 51.
37. ГАОРСС ЛО, ф. 7384, оп. 17, 1941, д. 677, л. 65.
38. Ф. И. Сирота. Военно-организаторская работа Ленинградской организации ВКП(б) в период Великой Отечественной войны. «Вопросы истории», 1956, № 10,-стр. 29.
39. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 5, л. 2.
40. Там же, д. 38, л. 100.
41. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 38, л. 101.
42. Там же, л. 105.
43. Там же, л. 114.
44. ГАОРСС ЛО, ф. 330, oп. 1, 1942, д. 40, лл. 6, 7.
45. ГАОРСС ЛО, ф. 7384, оп. 17, д. 456, л. 1.
46. Там же, л. 2. Точный учет населения был произведен в связи с введением карточной системы на продовольственные товары.
47. А. А. Кузнецов. Большевики Ленинграда на защите родного города. «Партийное строительство», 1945, № 9-10, стр. 61.

За годы войны в Чернушинский район были эвакуированы около 8 тысяч человек, из них более 2-х тысяч – дети. Они были вынуждены изменить свой привычный уклад жизни, покинуть свои дома, бросить свои семьи. Жизнь, а вернее война, распорядилась так, что они оказались в нашем краю.

Шел 79-й день войны… Враг все ближе и ближе подходил к Ленинграду. Возникла необходимость срочной эвакуации детей и взрослых из города на Неве. Началась блокада города, которая продолжалась 872 дня - до 27 января 1944 года.

В блокированном городе (с пригородами) продолжалась массовая эвакуация населения. Она проводилась в 3 этапа:

1-й этап – с конца июня до сентября 1941 года. Прежде всего, вывозились дети. В целом же, в сложнейших условиях первых двух месяцев войны удалось отправить в тыловые районы страны 636тыс. человек.

2-й этап – с середины сентября 1941 года до апреля 1942 года. За это время по Ладожской ледовой трассе, а также водным и воздушным путем вывезено еще 659тыс. человек.

3-й этап – с мая по октябрь 1942 года, когда в тыл было отправлено еще 403 тыс. человек.

С 1 ноября 1942 года решением Ленгорисполкома эвакуация людей прекращена. Всего в 29 июня 1941 года по 1 апреля 1943 года из Ленинграда вывезено 1 млн. 743тыс. человек, из них 414 тыс. детей.

Соединив разрозненную информацию, содержащуюся в протоколах пленумов Пермского обкома, горкомов и райкомов Перми и области, в коллекции архивных документов и в фонде Пермского партийного архива, в отчетах по работе с эвакуированным населением, мы получим реальную драматическую картину переселения и размещения ленинградцев в Прикамье: 20 октября 1941 года к нам прибывает 20 тыс. детей из Ленинградской области и около 90 тыс. детей и взрослых из Ленинграда; в пределах Пермской области к маю 1942 года было расселено 107 879 человек эвакуированных из Ленинграда.

Эвакуация в Молотовскую область (так называлась в те годы Пермская область) началась уже летом 1941 года. Поступали эшелоны с эвакуированными предприятиями, оборудованием, рабочими и их семьями с Украины, Белоруссии, Подмосковья, Москвы. К концу октября 1941 года Молотовская область была уже загружена эвакуированными предприятиями, учреждениями, детьми Украины и Москвы. Молотовский областной комитет партии и областной исполнительный комитет еще раз пересмотрели возможности области и 26 октября в Ярославль уполномоченному Ленсовета была послана телеграмма: «Молотовская согласна принять 12 тысяч». Прислано было 25 тысяч. Из 47 районов Молотовской области было отобрано 19 для размещения в них ленинградских интернатов и детдомов, в том числе и Чернушинский район.

Перед народом района встала задачана новом месте создать детям все условия нормальной жизни, сохранить их здоровье, окружить вниманием и заботой, чтобы учились, не чувствовали себя одинокими и заброшенными.

6 ноября 1941 года в Молотов прибыли первый пароход с ленинградскими детьми, за ним стали приходить и другие. Последний пришел 12 ноября. Начались морозы, Кама встала. Застрявшие в пути пароходы вынуждены были высадить своих маленьких пассажиров на волжских пристанях. Отсюда детям предстояло добираться в Молотовскую область железной дорогой.

Вскоре начали поступать по железной дороге эшелоны с детьми к нам на станцию Чернушка. Они приходили, иногда неожиданно, привозя замерзших, уставших, а часто и больных детей. Дорога в холодных вагонах способствовала заболеваниям, особенно свирепствовала корь. Каждый прибывающий эшелон с детьми встречали на вокзале представители эвакопункта, райно, работники райкома партии. Они обходили вагоны, помогали устраивать больных, доставляли сухой паек, свечи, медикаменты. В любой час прихода поезда дети обеспечивались кипятком и горячей пищей. У перрона стояли запряженные сани, повозки, дровни, чтобы развозить детей по колхозам.

Там, на местах, в деревнях и селах было уже все готово к встрече детей. Детишек размещали в зданиях школ, в детских яслях, в частных домах, а часто просто разбирали по своим семьям колхозники. Вот как вспоминают свою встречу дети интерната, расположенного в д. Атряшка:

«Как только сани подъехали к крыльцу, нас окружили сбежавшиеся со всех сторон колхозники. Школьная сторожиха, суетясь, стала выносить малышей (среди нас были 1,5 – 2 летние) в свою теплую кухоньку. Ее муж, Иван Зотов, раздевал малышей, сажал их на русскую печь, и там, шутя, смеясь, угощал семечками, отогревал замерзших ребят. Женщины-колхозницы принесли из дома хлеба, молока, паренок из брюквы, горошницу, отварную картошку. «Ой вы, мои миленькие, как вы теперь на чужбине жить будете», - говорили женщины, угощая ребят. И тут же добавляли: «Ну, ничего, как-нибудь обживетесь у нас».

И они прижились, и не только привыкали к новым условиям жизни, а всей душой прикипали к Уралу и его добрым, милым людям.

В этот год испытаний жестоких

Оказали вы нам здесь приют,

Вы согрели детишек далеких,

Потерявших домашний уют.

Дорогие уральцы, спасибо Вам!

Не забудем мы ваших забот.

Нам Урал стал родным и любимым

Вся страна о нем песни поет,

Так писали воспитанники Таушинского детского дома в своем коллективном стихотворении.

Детей держали в чистоте и опрятности, составляли меню, подсчитывали калории, как в мирное время. Дети ходили в школу, усердно работали на земле. Городские дети научились печь хлеб, запрягать лошадей, управляться с сохой, выполняли разные сельскохозяйственные работы. Их помощь для колхозов была очень ценна, в горячую пору пригождались любые свободные руки.

У детишек были настоящие взрослые друзья их шефы. За каждым предприятием, учреждением, колхозом было закреплено шефство над интернатом, садом или детдомом. Шефы были частыми гостями, а ребята всегда с нетерпением ждали их приезда или прихода. Заранее готовились концерты, ставились пьесы, ребята учили стихи и песни. А взрослые, в свою очередь, привозили подарки: сладости, книги, канцелярские товары, мебель и т.п. «Спасибо, дорогие! – писала Люся Жеглова в стенгазете о работниках военного завода №648, - после вашего посещения у нас стало тепло, уютно и светло…»

Много сил, душевного тепла и любви отдавали своим воспитанникам воспитатели и няни. Они заменяли детям их родителей. «Дорогая Мария Гавриловна! Для нас вы были настоящей матерью, воспитали, вырастили, дали образование. Вы всегда были рядом с нами…» - так писали воспитанники Таушинского детского дома своему директору Бубновой Марие Гавриловне. Решением Ленинградского городского Совета в 1944 году целый ряд жителей Чернушинского района были награждены Грамотами исполкома Ленгорсовета за повседневную заботу о ленинградских детях.

Уезжая из нашего гостеприимного края, ребята-детдомовцы пели:

Пропоем в нашем радостном марше

Как война закалила ребят!

Стали крепче, уверенней, старше,

Эта запись, как и , посвящена 71-й годовщине полного снятия блокады Ленинграда, которая отмечается сегодня. В отличии от первой записи, где были опубликованы собственно блокадные воспоминания Деборы Хотиной (19 декабря 1941 года ей исполнилось 20 лет), здесь опубликованы фрагменты ее воспоминаний об эвакуации из блокадного Ленинграда 9 февраля 1942 года. Предысторию и источник материалов смотри в предыдущей записи:

Жители блокадного Ленинграда набирают воду, появившуюся после артобстрела в пробоинах в асфальте на Невском проспекте, фото Б. П. Кудоярова, декабрь 1941

БЛОКАДА: ЭВАКУАЦИЯ ИЗ ЛЕНИНГРАДА

«Я никакими силами не хотела уезжать из Ленинграда, отказывалась, несмотря на голод, холод и, между прочим, отсутствие института. Институт-то уехал - где мне учиться? Я говорю, что я не поеду. Но дядя Фоля:
- Как это ты не поедешь? Поедешь. Я тебе даю сопровождающего! Следующую зиму мы все здесь не переживём. Вот: нас всех здесь не будет. И меня не будет, и его не будет...
...Куда я тогда денусь, если всех их нет?...
Дядя Фоля был непреклонен и сказал, что надо мне ехать с его товарищем в Сибирь. Ну и что? И я, так сказать, скорбя и страдая...
Но вот начинается эвакуация: как он оформил, как он сделал удостоверение эвакуационное - я не знаю, не помню совсем.
Вот. Так мы двинулись в эвакуацию... И эта маленькая кастрюлечка алюминиевая: пшённая каша. Индочка на дорогу нам дала немножко сваренной - крутая каша...
Дали они мне саночки, детские саночки, туда я положила свой тощий мешочек с вещичками, и там же лежали вещи этого товарища, Моисея Григорьевича, и мы поехали от этого дома на Жуковской улице. Вышел он нас проводить, дядя Фоля, даже слезу смахнул, жалел он меня. Грузный был человек...
И мы поехали. Значит, так. Вот тащим саночки и идём сами по Литейному проспекту, через Литейный мост, а я смотрю и прощаюсь мысленно с Петропавловской крепостью, - шпиль над Невой... Увижу ли ещё когда в жизни свой город? ...»
........................................ ........................................ ........................................ ............................
Простор голубонебный,
Томительная светь,
И знает ломтик хлебный,
Жить - или умереть.

Глаза бы не глядели
Как, сложенные в ряд,
Мальчишечки в шинелях
Поленницей лежат.

И тихие солдаты
Перед мостом стоят,
Как будто кандидаты
В другой - нездешний - ад.

Из письма мамы:
«Дочуранька!
Ну давай, попробуем обсудить твоё блокадное стихотворение - каким я его вижу.
Первые 4 строчки - превосходны. И даже чётко приурочены к тому дню (9 февраля 42 г.), когда началась моя эвакуация из Ленинграда. Я очень не хотела уезжать, но было надо. И вот иду я со своим провожатым и с маленькими саночками через Литейный мост - на Финляндский вокзал - а день вот такой «голубонебный», и слева, через Неву - шпиль Петропавловской крепости, и сердце горестно сжимается - неужели вижу в последний раз? Всё это было на самом деле. А вот «мальчишечки в шинелях» были не перед Кировским мостом, а на том берегу Ладоги. Там я и видела эту «поленницу». Но тут очень трудно дать правильное понимание этих несчастных «мальчишечек» - почему они в шинелях, ведь они не солдаты? Кто они такие? Трагическая страница войны - «трудовые резервы» - они должны были быть обучены и заменять на заводах рабочих, ушедших на фронт. Где их набрали - не знаю, откуда-то привезли, кого-то из ленинградских школ набрали. Обмундировали в чёрные шинельки - плохо они согревали, конечно, - а накормить не могли. И вот стали их отправлять из города по «дороге жизни» - доехал ли кто-нибудь из них живым? А возраст был самый уязвимый. Жалко их ужасно, до сих пор жалко - невинные дети, бессмысленные смерти. Так вот, «поленницу» я видела сама, хотя теперь уже не так чётко представляю; но мы понимаем, что было это не в Ленинграде, а на том берегу Ладоги, откуда для меня начался эшелонный путь длиной в 1 месяц. Что стало с теми из мальчиков, кто добрался живым, не знаю, и как-то не читала. Но вот - вопль души: теперь уж несколько лет назад прочла не то в какой-то газете, или в сборнике, - то ли стихи, то ли проза, но очень чётко видится. Весной, как всегда, пошёл по Неве лёд. Прошёл невский лёд, а за ним и ладожский. И на одной из льдин - вмёрзший в неё - лежит, раскинув руки - как Христос - мальчик в чёрной шинельке. Как он попал на эту льдину - можно только придумывать, но делать этого не нужно. Я всё время пыталась найти в газетах и блокадных сборниках это описание - нет, не нашла. Будем верить на слово. (...)»

Из рассказов мамы:

«Мы пришли куда? На Финляндский вокзал. На чём уезжаю? На поезде, дачном, так сказать. Мне нужно попадать на ту сторону Ладожского озера. Вот мы вышли из вагонов и погрузились в машины. Грузовики: некоторые крытые брезентом, а некоторые просто так. Теперь мы поехали уже по «Дороге жизни», и в конце «Дороги жизни» мы попадаем в Войбокало (в Жихарево) - мы переправились через озеро. Мы ехали по льду. Между прочим, те, кто ехали через месяц после нас, они уже не по льду, а по воде переправлялись. И вот теперь, когда мы уже оказались на том берегу Ладожского озера, нас погрузили в вагоны товарные, у нас на Руси они назывались «телячьи вагоны», в которых были оборудованы нары, они были двухэтажные, а, может быть, где-то и трёхэтажные, и, как мне кажется, может быть, не во всех вагонах, а в большинстве стояли маленькие буржуйки - печки. Но стены, двери, потолок были плохо сколочены, поэтому на наших нарах было порядочно снегу. Снег был, снег. Тяжёлое путешествие. Уже уехавши из голодного Ленинграда, люди продолжали умирать от дистрофии, невзирая на то, что кое-где по пути были организованы пункты питания. И вот тогда стали действовать наши продуктовые карточки, которыми нас снабдили ещё в Ленинграде, - рейсовые карточки, а попросту, как люди называли их, - «рисовые карточки».
А люди продолжали умирать. Их, мёртвых, выносили из вагонов наших, их надо бы хоронить, а что? Где? Глубокий снег. Вот и хоронили их в снег, их закапывали в снег, попросту. Из нашего вагона в скором времени были вынесены 6 человек. Таким образом, по пути движения нашего поезда организовывались кладбища. Помню, как скончалась маленькая девочка, пятимесячная. Ой, как она долго плакала! Как она долго плакала! Бедный ребёнок. У неё несомненно была пневмония, я уже слышала по кашлю. Куда они поехали, с этими мокрыми пелёнками? Ей же кушать хочется, мамка даёт грудь, а в груди ничего нет. Ну вот, на какой-то остановке её вынесли...
Всякому живому человеку кое-когда надо справить свои нужды. Конечно, на каких-то остановках спрыгивали мы со своих вагонов, а как назад забраться? Ну, кто-то из вагонов руку протянет, поможет влезть. А если в это время больные ноги, то совсем плохо.
Ноги болели, и я пробовала снять свою обувь, чтобы посмотреть, что там с ногами, а обувь-то у меня были такие чёсанки, но снять их не удавалось: ноги болели, и раздеть их я не могла. На одной из остановок Моисей Григорьевич, мой попутчик, сходил в медпункт, пришла сестра, медицинская, естественно, сестра, она ножницами разрезала остатки моей обуви и освободила мои ноги. Оказалось, что стопы мои покрыты гнойными волдырями и сильно отекли - отчего они не раздевались. Она, конечно, забинтовала ноги бинтиком, прибинтовала остатки обуви к моим ногам...
Но скоро мы уже приехали в Новосибирск. В Новосибирске нас встречали родственники Моисея Григорьевича. И сразу, тут же на вокзале, препроводили нас в дезинфекцию, по-русски это называлось «вошебойка». Ну вот здесь и обработали меня вместе с ногами, и только после этого всего нас привели к родственникам Моисея Григорьевича. Это были чудесные люди, они поделились со мной своими продуктовыми карточками. Как говорится, спать в постельку уложили, тёпленьким укрыли, а сами в это время как страдали! Сын их был на фронте, и уже давно от него не было известий., и только потом уже стало известно, что он погиб. Они меня, чужого человека, приютили, а их дитя вот где-то погиб. Фамилия его была Ярошевский...
Здесь у меня поднялась высокая температура, с подозрением на тиф меня положили в инфекционную больницу города Новосибирска, обривши наголо мои косы... Когда они мне брили мою голову, я вспоминала, как моя мама рассказывала, как она болела тифом, и ей обстригли голову, и поэтому, когда стали стричь мою голову, у меня даже было какое-то удовлетворение, что вот я - как мама. Мне очень важно было быть, как мама. И это - не единственный случай, что я хочу быть, как мама. Уже в поздние годы мы с твоим папой приехали в Тарту, и мы пришли в университет, и мне очень важно было пройти этими коридорами, ходить по этим лестницам, держаться за эти перила, - быть, как мама...
Я пролежала в больнице в Новосибирске не то 5, не то 7 дней, не зная, где мои родные. Сибирь велика! Где моя мама, где мой папа - неизвестно. И опять же добрые люди, родственники Ярошевского - они были медицинскими работниками - стали искать моих родителей. И, пока я лежала в больнице, был поднят на ноги райздрав или горздрав, какие-то медицинские инстанции были привлечены к поискам моих родителей, и к концу срока моего пребывания в больнице они нашли, что моя мама работает в госпитале в городе Барнауле, а это 12 часов езды - и всё, а мой папа работает в госпитале в городе Канске, но это уже далеко, туда не доберёшься.. Они связались по телефону с Барнаулом, и мама моя узнала, наконец, что я - живая, в 12 часах езды от неё.
Они посадили меня в поезд и позвонили маме, что я еду к ней. А я еду в это время в поезде из Новосибирска в Барнаул, и ничего не знаю. Ночью - почему-то мы приезжаем ночью, - и вот я выхожу на перрон в городе Барнауле, а со мной едет в моём же купе кто-то, может быть, он военный, так вот, когда я вышла в Барнауле на перрон, он вышел и смотрел, встречают ли меня, и, если не встречают, он готов был помочь мне, взять в свой дом переночевать.
А я вышла из своего вагона на перрон и стою, осматриваюсь. И вот вижу, от одной двери вагона к другой двери другого вагона и дальше бегает маленькая женщина в военной шинели и спрашивает у каждого проводника:
- Вы не привезли больную девочку?
Ну, конечно, я из больницы выписалась, так, конечно, больная девочка. Стоят санки, лошадь запряжённая, это мама взяла в своём госпитале. Дяденька, увидевши, что меня встречают, распрощался со мной и уехал. Мама ко мне бросилась и стала рассматривать, глаза и всю меня, я ведь была завёрнута Бог знает во что, так что это была та ещё встреча...»

Из воспоминаний Лили:
«Всё произошло так неожиданно. Мы с мамой ощущали себя в какой-то нереальности... Поезд должен был прийти ночью, и вот мы едем в санях (маме в госпитале дали лошадь), дрожащие от волнения и страха, так как не знаем, каково состояние Дебочкиного здоровья. И сейчас перед внутренним взором чётко отпечатанная картинка: ночная заснеженная платформа. Остановившийся поезд. Из вагона выходит живая Дебочка, поддерживаемая каким-то мужчиной, который тотчас же исчезает, передав нам с мамой Дебин багаж - маленький рюкзачок и небольшую сумочку. Деба очень худая, в какой-то остроконечной ушаночке на рыбьем меху, видавшем виды зимнем пальтишке, а на ногах какие-то широкие полу-валенки, полу-чуни. Она плохо могла идти. Мы усадили её в сани и привезли домой, в жарко натопленную комнату. Когда мы сняли с неё «островершинную» ушанку, увидели наголо обритую голову, худое лицо с большущими сияющими глазами. С ногами было сложнее. Снятые с них валенки-чуни обнажили жуткую картину. Ступни и пальцы ног были в бинтах не первой свежести. Когда же, размочив бинты, мы (т.е. конечно мама) смогла разбинтовать ноги, мы увидели жуть...!
На ногах вместо пальцев было сплошное гнойное дурно пахнувшее месиво - результат обморожения при переезде через Ладожское озеро в тесной обуви. В Новосибирске, куда она попала благодаря дяди Фолиному другу Ярошевскому, её положили в госпиталь. Речь шла о том, что начинается гангрена. Врачи настаивали на ампутации ног. Однако друзья Ярошевского (кстати, только что получившего похоронное извещение о гибели сына), Белкины, как потом выяснилось - тоже врачи, уговорили госпитальных врачей подождать с ампутацией. Дебочкины ноги лечили в течение месяца, и она могла уже немножко ходить, наступая на пятки. Те же Белкины (их уже нет, конечно, в живых!) - дай же Бог их потомкам и потомкам потомков большого, большого счастья! Так вот, те же Белкины, пробившись через все препоны, разыскали адрес маминого госпиталя, посадили Дебочку в поезд и отправили маме телеграмму. Вот такие бывают люди!!»

Из рассказов мамы:
«Ну вот, теперь она подвела меня к этим санкам. Посадили меня в эти саночки, прикрыли ножки чем-то и повезли в город Барнаул, где мама жила с Лилькой, да ещё и с Анной Антоновной в маленькой комнате - окна вровень с землёй. Лилька утром вставала, шла открывать ставни: на ночь они закрывались, - и заглядывала с улицы в комнату. Моя кровать стояла под окном. Она открывает ставни, и я вижу её лицо: румяная, весёлая, аж ликующая - ну, что ж, я приехала, после всего! И мне было хорошо.»
Из воспоминаний Лили:
«Поначалу Дебочка находилась в состоянии эйфории. Она много говорила, смеялась и всё не могла поверить, что она живая - выжила! Она говорила мне:
- Лилька, ущипни меня, пожалуйста! Ущипни побольнее. Я хочу убедиться, что я жива. А ты как думаешь, я живая?
Я плакала. А потом наступило полное расслабление. Она впала в депрессию, целыми днями спала, молчала.
Ещё в начале года, когда мама получила назначение в Барнаул, она по просьбе начальника госпиталя должна была по какому-то делу заехать на пару дней в г. Бийск - столицу горного Алтая, славившуюся своим несравненным мёдом, совершенно особенным копчёным сыром, пропитанным сливочным маслом, и свиным салом - шпиком. Оттуда мама привезла немного продуктов. Она считала эти продукты неприкосновенным запасом. И говорила, ещё тогда, когда Дебочка была в блокадном Ленинграде и не было известно, жива ли она:
- Эти продукты - Н.З. Когда Дебочка приедет к нам, мы её будем откармливать.
Каким же десятым материнским чувством, вопреки всякой логике, она могла предугадать счастливый исход! И вот мёд, шпик, а особенно чудесный алтайский сыр, кроме того, на рынке можно было ещё купить облепиху и достать морковку - всё это постепенно начинало выводить Дебочку из дистрофии и депрессии. Оставаясь с ней подолгу вдвоём, когда мама и все остальные были на работе, мы разговаривали, рассказывали каждый о своей жизни. Правда, обо всех ужасах блокады мне она не говорила. Мы потихоньку пели наши любимые песни. Но когда запели песню из кинофильма «Остров сокровищ», в том месте, где поётся:
«Там, где кони по трупам шагают,
Где всю землю окрасила кровь
Пусть тебе помогает, от пуль сберегает
Моя молодая любовь», - она посмотрела мне в глаза долгим взглядом и спросила:
- А там, где люди по трупам шагают?
Наряду с «Катюшей» нам очень нравилась песня «Любимый город». Когда мы запели:
«Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны»,
- она вдруг приподнялась с подушки и спросила, саркастически ухмыляясь:
- Так может спать спокойно, да?“



Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.